– Здравствуй, Робер, – говорит наставник.
Я вскакиваю на ноги, несмотря на протестующий жест священника, и тут же, охнув от боли, сажусь на ложе.
– У меня срочное сообщение! Жизнь короля в опасности! – глотаю я слова, стремясь доложить как можно быстрее. – Заговор...
– Нет никакого заговора! – прерывает меня отец Бартимеус. – Нет и никогда не было, понял?
– Нет, – отзываюсь я.
Мысли в голове спутались в сплошной клубок, и я никак не ухвачу нужную, чтобы задать верный вопрос. Да!
– Какое сегодня число?
– Четырнадцатое сентября, – информирует меня наставник.
– Король... Что с ним?
– Карл Седьмой жив и здоров.
– А Париж? Армии удалось взять столицу?
Помедлив, отец Бартимеус начинает рассказывать:
– Шестого сентября Дева Жанна привела армию в предместье Сен-Дени, что лежит в одном лье от Парижа. Седьмого туда прибыл король.
Я ловлю ледяной взгляд наставника и невольно ежусь, мне хочется спрятать глаза, но не могу, так будет еще постыднее. Из-за меня король беззаботно прибыл в самое логово заговорщиков, я обязан был предупредить его о готовящемся убийстве!
– Восьмого сентября Жанна начала штурмовать ворота Сент-Оноре. Поначалу все складывалось весьма удачно, но потом оказалось, что ее завлекли в ловушку. Англичане сосредоточили на том участке главные силы. К сожалению, Деве не удалось получить подмоги, потому атака сорвалась. Жанну ранили в ногу арбалетной стрелой, и до самого вечера ее никак не удавалось вытащить с поля боя. К тому же всем было не до Девы – в самый разгар сражения к Сен-Дени подошел граф Жан Дюнуа, Орлеанский Бастард, с тремя тысячами тяжелой конницы. Король отстранил герцога Алансонского от командования армией, и тот немедленно выехал в Лимож для поправки подорванного на войне здоровья. – Отец Бартимеус встает и начинает расхаживать туда-сюда по комнате, заложив руки за спину, голос его по-прежнему сух: – Заключено негласное соглашение с герцогом Бургундским, кузеном его величества Карла Седьмого. Войска Филиппа Доброго заняли Париж, вытеснив оттуда англичан, а мы отвели армию к востоку. Сейчас все находятся в ожидании, куда же пойдут германцы – на запад, к нам, или все же на восток. Если на запад, то мы выступим против них совместно с бургундцами, и англичане воздержатся от удара в спину, не в их это интересах.
Я медленно киваю. Если на грызущихся собак кинется волк, то они мигом забудут про свои свары.
– Дева более не нужна, она отправлена в Орлеан для прохождения курса лечения. Что с ней делать дальше, решит король. – С минуту отец Бартимеус сверлит меня безжалостным взглядом, потом нехотя роняет: – Что же касается послушника Робера, то пока неясно, что с ним делать дальше. Ты изрядно разочаровал нас. Подумай об этом.
Наставник уходит, не оглядываясь. За время разговора он ни разу так и не повысил голоса, а это плохой признак. Отец Бартимеус крайне мной недоволен. Его ученик не выполнил прямой приказ и тем самым поставил целую династию на грань уничтожения. Я – бракованный материал, это понятно. Больше мне никогда не будут доверять полностью. Если до сих пор и возятся, выхаживая, то лишь потому, что слишком много усилий и денег вложили в подготовку. Что со мной будет теперь? Да какая разница! С тем я и засыпаю.
Выздоравливал я долго, словно в организме, до того почти железном, что-то дало сбой. Да и медицина местная весьма убога, тутошние коновалы не то что больного, любого здорового могут в гроб загнать! Окончательно я пришел в себя лишь к концу октября. Все это время я находился рядом с королем, в Жиене. Меня не привлекали к службе, наверное, никак не могли решить, как можно использовать агента, потерявшего доверие. А первого ноября я встретил старого знакомца, некоего Гектора де Савеза. Лис прибыл ко двору короля Франции в составе бургундской делегации, которая заявилась для подписания тайного договора. Согласно ему, Франция отказалась от всех прав на герцогство Бургундское, признав его независимым государством, взамен Бургундия обязалась прекратить войну с французским королевством, предоставив англичанам сражаться с французами один на один. Кстати о германцах. Те правильно все поняли и, потоптавшись на месте, двинулись на восток, к чехам. Что ж, туда им и дорога. Я уверен в том, что не справятся они с «сиротками», кишка тонка.
Мы сидим в моей комнате вот уже два часа, медленно тянем вино, вспоминаем старые добрые времена. Мы не враги, пусть и находимся по разные стороны баррикад. Единственная причина для вражды между нами больше не существует. Жанну полностью отстранили от ведения боевых действий, ни англичанам, ни бургундцам она больше не интересна.
– Кстати, – добавляю я небрежно. – Спасибо за то, что не убил тогда, в палатке.
– Когда, на турнире или в лагере в Блуа? – Глаза Гектора смеются, хотя сам он серьезен.
– Черт! – выдыхаю я пораженно. – Так это ты был тогда, в лагере? Но как тебе удалось уйти, мы все обложили?
– Фамильный секрет Савезов! – Лис, не скрываясь, широко ухмыляется. – Хотя символом Фландрии является гордый лев, при нужде мы умеем хитрить. Торжественно обещаю, если вернешься ко мне на службу, научу всему, что сам знаю. Ну как, по рукам?
Я молчу. Так и не дождавшись ответа, Лис пожи: мает плечами и предлагает:
– Давай выпьем за будущую встречу.
– Почему бы и нет, – отзываюсь я ему в тон.
Вопрос о том, что вряд ли мы еще когда-нибудь увидимся, оба деликатно обходим. Я и сам не знаю, что мне предстоит, а Гектор – один из лучших людей Филиппа Доброго, вряд ли для Лиса найдется дело в той грязной дыре, куда меня вскоре загонят. Мы обмениваемся последними слухами, дружно ругаем баварцев за алчность и коварство, затем Гектор принимается рассказывать о Бургундии. Оба мы люди осведомленные, а потому прекрасно знаем, что герцогство Бургундское на глазах превращается в одно из самых богатых и могущественных государств Европы. Уже сейчас Бургундия стала законодателем мод на континенте, при дворе Филиппа Доброго собрались лучшие поэты и философы Европы, и даже к женщинам в Бургундии относятся иначе, чем везде, куда мягче и человечнее.